30 лет назад его удалили с поля в финале Олимпиады, а спустя четверть века врачи поставили страшный диагноз.

Досье 
Татарчук Владимир Иосифович 
Дата рождения: 25 апреля 1966, посёлок Матросово, Магаданская область. 
Советский и российский футболист. Заслуженный мастер спорта СССР. Один из лучших атакующих полузащитников в истории московского ЦСКА. Был в числе лидеров «золотой» команды Павла Садырина, выигравшей последний чемпионат СССР. 
Выступал за СКА Карпаты, СК ФШМ, ЦСКА, «Славию» (Прага), «Аль‑Иттихад», «Тюмень», «Локомотив» (НН), «Сокол», «Металлург» (Красноярск), «Металлург» (Лиепая), «Шатуру». 
В сборной СССР/России — 16 матчей, 1 гол. За олимпийскую сборную СССР сыграл 10 матчей. Также за сборную СССР сыграл в 1 неофициальном матче. 
Сын Владимир Татарчук-младший также был футболистом, запомнился по игре за ФК «Краснодар».

Из игроков, выходивших на поле в «золотом» финале Олимпиады-1988, наиболее трагически сложилась судьба у Владимира Татарчука. По сравнению с бедой, случившейся в его жизни в 2013 году, удаление в Сеуле покажется сущим пустяком. Рак – это короткое слово хоть кого раздавит морально. Владимир не сдался, не опустил рук. Тяжёлый недуг не убил в нём жизнелюбия и чувства юмора. Когда он начинает травить байки из игроцкой молодости, в глазах Татарчука зажигаются озорные огоньки. И уже трудно избавиться от ощущения, что перед нами всё тот же весёлый, неунывающий Малыш из 1980-90-х, которого так любили болельщики…

«Хочется верить, что самое страшное позади»

— Как себя чувствуете? Отступила болезнь? 
— Хочется верить, что самое страшное позади. 

— Что вам сейчас нельзя? 
— Тяжёлое носить, бегать. На одном месте долго сидеть. 

— В футбол тянет поиграть? 
— Ещё как… Главный отдых – на рыбалке. Правда, теперь она только летом – на зимнюю нельзя. В Архангельское езжу иногда. 

— Место, где вы многие годы тренировались с ЦСКА. Ностальгия не накрывает? 
— Так базы-то уже нет – снесли. Но с местными рыбаками давно знакомы. Иногда рассказывают: «Помним, как вы тут бегали, возле реки». 

— На что живёте? 
— Получаю пособие по инвалидности, олимпийскую пенсию – 30 тысяч. Жена преподаёт в центре детского творчества в Строгино. 

— А сын – тоже в прошлом футболист — чем занимается? 
— Детей тренирует в Краснодаре. Если бы не «кресты» и две операции, ещё поиграл бы, данные были. Видимо, не нашёл своего тренера. В футболе это немаловажный фактор. 

— Болельщики ЦСКА вас с особым трепетом вспоминают. Знаем, помогли несколько лет назад, когда у вас одна за другой несколько операций было. 
— Спасибо им. Благодарен ребятам, что помнят. Очень хотел бы их еще порадовать. Увы, больше не могу. 

— Какие у вас теперь радости в жизни? 
— Счастье, когда родные живы и здоровы. Дочка, сын при деле. Внучка растёт. А мне на рыбалку вырваться – уже радость. Зимой я её лишён. В берлогу спрячусь, буду смотреть телевизор. 

— Где сейчас ваша олимпийская медаль? 
— Значок ЗМС остался, а к медали уже не подберёшься. В своё время отвёз родителям в Луцк, а теперь видите, какой кошмар между Россией и Украиной творится. Да и далеко передвигаться в моём состоянии нежелательно. Лет шесть там уже не был. Больная тема – не хочу углубляться…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«О, самолёт ножки отбросил»

— В олимпийскую сборную вы попали из первой лиги. Как? 
— Так я же постоянно на виду был: играл за юношеские сборные, привлекался Лобановским в первую. Да и ЦСКА не какой-то там заурядный клуб. Наверное, если бы Бышовец не видел во мне необходимых качеств – не взял бы в Сеул. Анатолий Фёдорович учитывал не только профессиональные, но и человеческие характеристики. Бышовцу удалось создать дружный коллектив. 

— О Бышовце у людей неоднозначные мнения. Чем он удивлял? 
— Стремлением контролировать всё. Вообще всё. Следил, чтобы ребята не разбегались, чтобы к отбою в 23:00 все были на месте. Лично по номерам, конечно, не ходил – для этого у него помощники были. Тех, кто попадался, – убирал из команды. Но это в отборочном турнире – в Корее никто себе вольностей не позволял. 

— У вас с ним проблем не возникало? 
— Была история. Летели то ли на Кипр, то ли оттуда, попали в воздушные ямы – трясло прилично. А Бышовец плохо переносил турбулентность, побаивался. При заходе на посадку сосед, Гела Кеташвили, возьми да и брякни: «О, самолёт ножки отбросил». В смысле – шасси выпустил. Меня смех разобрал. А Бышовец услышал и вскипел: «Что смеёшься – не видишь, как нас трясёт?!». Ничего, нормально сели. 

— В той сборной вас, кажется, кормили чёрной икрой. Правда? 
— Не только в сборной – в ЦСКА тоже. Прямо ложками не уплетали, один, максимум два бутерброда съедали. Икра – это же соль, а соль должна присутствовать в организме перед игрой, особенно на жаре. 

— Бородюк подсчитал, что за отборочный цикл вы 170 дней просидели на сборах. Не преувеличивает? 
— Правдоподобная цифра. Раньше-то если забирали на сборы, то недели на две. В ЦСКА за три-четыре дня до игры запирали на базе. Я к этим вещам спокойно относился: надо так надо. 

— Наверняка слышали историю, якобы Вадима Тищенко после травмы восстанавливали не только разрешёнными препаратами и именно поэтому в Корее он не сыграл ни минуты? 
— Его взяли на Игры как человека, прошедшего всю квалификацию. Думаю, ничего запрещённого он не употреблял и, если бы понадобилось, без проблем прошёл бы допинг-контроль. Тем более процедура не такой дотошной была, как сейчас. Сдавали мочу и всё. 

— Вас проверяли? 
— Только в отборочном цикле. 

— Футболисты в те годы любили эту процедуру. 
— Из-за пива-то? Естественно. Тем более что там импортное давали. После игры ты обессилен и обезвожен. Только пиво и помогало сходить в туалет. Помню, Лёху Михайличенко увели в процедурную. Нет и нет. Приходят допинг-офицеры в раздевалку: «Он уже пять бутылок выпил – и никак!». Может, специально задержался там, не знаю, но, уходя, ещё несколько бутылочек с собой прихватил в раздевалку (улыбается). 

— Смело. Нарбековаса Бышовец за кружку пива отчислил из сборной. 
— Он в принципе относился к таким вещам щепетильно. Арминас и выпить бокал не успел – только отхлебнул. Не повезло попасться на глаза тренеру – убрали из команды. Потом, правда, вернули – отделался лёгким испугом. Финальный турнир Нарбековас отыграл полностью. 

— Вы себе не позволяли подобного? 
— Естественно, находили входы-выходы. Если сильно приспичит, могли выпить банку-две пива или бокал вина, не без этого. Курить же как-то умудрялись. Конечно, Бышовец об этом знал, догадывался, но иногда закрывал глаза. На тренировку же все трезвые выходили. Нарбековас просто попался по глупости.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«После первого дополнительного тайма Гела прыгал, землю целовал»

— Удивились решению тренера перед финалом изолировать команду от внешнего мира на теплоходе «Михаил Шолохов»? 
— Было необычно. Поначалу-то мы в Олимпийскую деревню заехали. Но Бышовцу там сразу не понравилось. Критически осмотрев городок, тренер проворчал: «Какой-то разврат». 

— В смысле?! 
— Народу много, шумно: дискотеки, то, сё. Не самое подходящее место для того, чтобы сосредоточиться. В других городах мы в гостиницах останавливались, а в Олимпийскую деревню только после финала вернулись – на церемонию награждения. 

— Как же вы тренировались на теплоходе? 
— Там была волейбольная площадка – на ней и разминались. Через сетку играли, в квадратики «5-2». Даже ворот не было. Фишки ставили – и стучали Харину. Корабль покачивался на волнах, но нам это не мешало. Убаюкивало хорошо перед сном. 

— Как прошла ночь перед финалом? 
— Спокойно. Обсуждали в каюте с Фокиным игру, как действовать в той или иной ситуации. Я только против Кореи на замену вышел – остальные матчи начинал в основе, и всё равно уверенности в том, что сыграю против Бразилии, не было. Бышовец, зная физическое и психологическое состояние каждого, иногда менял состав. Основу на финал объявил только в день матча. 

— Записи игр соперников смотрели? 
— Естественно, у нас были кассеты – не так плохо с техникой обстояло дело, как можно подумать сегодня. Но непосредственно перед финалом бразильцев не смотрели. Может, оно и к лучшему. Испугаться не испугались бы, но, возможно, по-другому настраивались бы. 

— В Ромарио, Бебето угадывались суперзвёзды? 
— Ромарио, конечно, выделялся, один в один легко обыгрывал. Поэтому подстраховке уделяли повышенное внимание. Старались не дать пространство.

— Бышовец утверждал, что бразильцы перед финалом выглядели чересчур вальяжными, расслабленными. Было? 
— Улыбались, да, не без этого. Я другого не могу понять, с чего вдруг они были так уверены в победе? Мы, на минуточку, Италию обыграли, Аргентину. 

— Помните фразу Бышовца перед финалом: «Серебро – это хорошо, но по-настоящему блестит только золото»? 
— Честно? Нет. Может, у меня всё мимо ушей пролетало, но в такие моменты слова обычно не запоминаются – настолько все сосредоточены на игре. После победы над итальянцами мы и сами почувствовали, что способны побиться за первое место. 

— Когда Добровольский сравнивал счёт с пенальти, некоторые наши отвернулись. Вы тоже? 
— Был спокоен – не сомневался, что забьёт. Игоря на «точке» поразительная выдержка отличала. 

— Правда, что Кеташвили начал праздновать победу в перерыве между дополнительными таймами? 
— Ага, прыгал, землю целовал. Когда сказали, что ещё 15 минут играть, Гела расстроился.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил…»

— Хотя бы раз за 30 лет удаление в финале снилось? 
— Ни разу. По видео – да, пересматривал. Да оно и так перед глазами стоит, будто вчера было. Первую жёлтую ни за что получил. 

— Ой ли. 
— Ой ли? А вы посмотрите внимательно. 

— Смотрели. Срыв атаки. 
— Во-первых, дело было на бровке. А во-вторых, я до него даже не дотронулся! С одного ракурса смотришь – вроде бы железный фол, а с другого – вообще ничего. Контакта не было. 

— Тормозя Жоау Паулу в дополнительное время, отдавали себе отчёт, что висите на карточке? 
— Он был свежий, на скорости, мог раскачать защитников в любую сторону. Пришлось хватать – другого выхода не оставалось.

— По пути в подтрибунку ловили на себе злые взгляды с тренерской лавки? 
— Никто ничего не сказал. Но я сам жутко переживал. Ушёл в душевую, места себе не находил. Закурил. И тут в раздевалку заходит Колосков. С ящиком советского шампанского в руках. Я к нему: «Ну как?». «Для начала мы тебя оштрафуем…» «Да мне без разницы. Как сыграли-то?!». «Выиграли». Отлегло. 

— Где сигареты взяли? 
— У меня с собой были – в Сеуле купил (улыбается). Marlboro, кажется, или Camel. Я тогда не так много курил, как сейчас, но нервничал страшно: удалился, подвёл команду. По поводу курева, кстати, Вячеслав Иваныч ни слова не сказал. И штрафа я тоже благополучно избежал. Простили. 

— Многие в команде покуривали? 
— Большинство. Втихаря дымили – по углам, в гостиничном туалете. Сам-то Анатолий Фёдорович некурящий был. 

— Правда, что он Добровольского к своему другу Чумаку возил, чтобы отучить от дурной привычки? 
— Может, и возил, только смысл? Пока человек сам не захочет бросить – всё бесполезно. 

— Вы в детстве закурили? 
— Ну, в детстве – это вы загнули. В ЦСКА. Да и какое там курение – баловство: одна-две сигаретки в день. 

— Не мешало? 
— Может быть, где-то даже помогало. Курнул, взбодрился – и побежал (усмехается).

«Сабонис на шею Нарбековасу кроссовки повесил – до колен у Арминаса болтались»

— Говорят, ваш корабль после победы на Играх два дня качало. 
— Отмечали душевно, и не только шампанским. Полный ассортимент напитков был. В портовые магазины бегали докупать горячительное: виски, джин. Прямо на корабле нам концерт устроили – Хазанов, Винокур. Артисты сначала на сцене выступили, а потом за столом, не без этого (улыбается). Вадика Тищенко наутро вообще не нашли. Потерялся человек, в чужой каюте уснул. На награждение уехали без него. Медаль Вадику уже на корабль привезли. 

— Вы-то в своей каюте спали? 
— А мы, кажется, в ту ночь и не засыпали. Хотя Бышовец накануне попросил держать себя в руках: «Завтра же награждение…»

— Представляем, с каким амбре чемпионы туда явились. 
— Когда организм молодой, возлияния легко переносишь. Мы перед награждением ещё к баскетболистам заглянули – их и нашу победы шампанским слегка обмыли. Сабонис на радостях Нарбековасу кроссовки подарил. На шею, как брелоки, повесил – до колен у Арминаса болтались! У Сабониса 48-й, кажется размер, а Нарбековас моего роста, сантиметра на три выше. Выпили с ними по бокальчику и пошли на награждение. 

— Как оно проходило? 
— Команду построили. Объявили о присуждении званий заслуженных мастеров спорта. Гимн, поднятие флага – всё как положено. 

— Ходит байка, что даже суровый Горлукович пустил слезу на награждении. 
— Когда гимн СССР звучал, у всех дрожь по коже шла. Волей-неволей слёзы на глаза наворачивались. Даже такого жёсткого, крепкого мужика проняло. 

— Горлукович любил приговаривать: «Если у меня кто-то за спиной окажется, то только труп». 
— Он всем это говорил. Даже своим на тренировках спуску не давал – чтобы были готовы к жёсткому противодействию в игре. 

— Кто в той сборной был душой команды? 
— Витька Лосев, капитан. Анекдоты, шутки – всё от него шло. Но я больше с Фокиным, Скляровым, Иванаускасом общался. 

— Читали в отрывках готовящейся к изданию книге «Шкала Новикова», что вы Иванаускасу даже колыбельные в ЦСКА пели. 
— Как-то вечером сидели в комнате, болтали. И вдруг он: «Малый, спой няньскую» — в смысле колыбельную. Что-то типа «Рыбки уснули в пруду». Естественно, ничего петь я не стал. Он пошутил – мы посмеялись. 

— Ещё история: у Харина вроде бы на полном серьёзе хотели отобрать медаль и значок ЗМС из-за того, что его матерщина попала в телевизионный эфир. Помните такое? 
— Да, было. Пожурили – и простили. На КДК тогда многих вызывали – для острастки. С Валеркой Брошиным, царство небесное, интересный случай произошел. 

— Какой? 
— Он после одного гола за ЦСКА встал на колено и движение согнутой рукой вперёд-назад сделал. Сейчас этот жест все в хоккее используют, а его тогда – песочили. Мол, как так можно, он же спортсмен…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«Горбачёв что-то сказал, поздравил…»

— Торжественный приём у Горбачёва запомнился? 
— Был банкет. Не банкет – одно название. Он что-то сказал, поздравил. По бокалу шампанского или вина у стоячих столиков выпили. Мы-то, наивные, думали: раз Кремль, значит, приличное, торжественное мероприятие. А получилась чистая формальность: нате – и отвяжитесь. 

— За победу дали по шесть тысяч долларов и рублями что-то? 
— Да, ещё около 12 тысяч. Бышовцу кто-то в Корее предложил машины, Daewoo, а он – нам. Поразмыслили: почему нет? Но что-то с вывозом не получилось. 

— В итоге дома дали «жигули» шестой модели? 
— Как дали? За свои деньги! Нам только купоны на право приобрести авто без очереди выделили. Бышовец и Михайличенко по «Волге» взяли. Я – «шестёрку». Тысяч шесть рублей отдал – при курсе 60 копеек за доллар. Долго на ней ездил, пока к отцу в Луцк не отогнал. Там и осталась. 

— Что в Союзе можно было легально купить за американские доллары? 
— В «Берёзке», валютном магазине, – что угодно. Я там телевизор за доллары взял, импортный, JVC. В общежитии поставил. Продукты покупали, напитки красивые, шоколадки. Гости приходят – надо на стол что-то поставить. В обычных-то магазинах – шаром покати… 

— В ЦСКА вы 360 рублей получали? 
— 330. 220 – ставка и 110 – офицерские. Плюс премиальные – тридцатка за победу. Неплохие деньги по советским временам, а по нынешним – сами понимаете…

— Вы и в ЦСКА, и в сборной были самым маленьким по росту? 
— Да, метр 70, прозвище ещё с интерната приклеилось – Малый, Малыш… 

— Фраза Брошина на сборе в Италии «Раз Малыша нет, я тоже тренироваться не буду» — не миф? 
— Чистая правда. Это год, кажется, 1990-й. Конец сезона, лёгкий, необременительный сбор. Мы и погуляли слегка в ресторанчике. Утром говорю: «Не пойду на тренировку». Остался в номере. Валера вышел – меня нет: «А где Малый?» Ему объяснили. Брошин перешёл с бега на шаг: «Ну раз его нет, и я пойду». И ушёл. 

— Садырин лояльнее Морозова к таким выбрыкам относился? 
— Юрий Андреевич тоже иногда прощал футболистам какие-то вещи. Другое дело, если тренировка, то будь добр прийти в нормальном состоянии. Давление с утра измеряли. 

— Побаивались Морозова? 
— В работе он жёсткий, суровый был. Как-то на разборе игры предъявил Иванаускусу: «Вальдас, ещё раз так сыграешь – отправлю туда, где Макар телят не пас». Вальдас ко мне: «Малый, а где это?». «Далеко, — отвечаю, — отсюда не увидишь».

«В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток…»

— Вы были в том злополучном «рафике», который перевернулся по пути из Ярославля в Москву? 
— Был. На повороте водителя нашего, молодого солдатика, ослепило фарами. Он крутанул руль, и мы три раза перевернулись. Вылезли – рядом кладбище. Перекрестились, взяли уцелевшее шампанское и пошли на дорогу. А тут и автобус с командой. Притормозил, подобрал. Садырин в шоке был. А мы назад с бутылками пошли, там ещё по чуть-чуть добавили. За второе рождение. 

— Какое у вас самое страшное прегрешение за рулём? 
— Отмечали день рождения Склярова. Естественно, выпили немного. Чёрт дёрнул поехать домой за рулём. Возле стадиона «Динамо» тормозят… 

— И? 
— Гаишник принюхался: «Вы же выпивший». Не стал отпираться. Так и так, виноват, был у вашего футболиста, динамовца, на дне рождения. Он сжалился: «Ладно, поехали – впереди и сзади наши машины, а вы – посередине». Так в сопровождении и доехал до Строгино. Отблагодарил, естественно. 

— Сколько тогда это стоило? 
— Две бутылки водки в багажнике лежало – ими и отделался. 

— Расскажите, как с партнёром по ЦСКА Вячеславом Медвидём в Сочи куролесили. 
— И это знаете… В Кудепсте на горе стояла гостиница «Бургас», а под ней – кафе. Зашли. Заказали бутылку вина. Выпили. Славик к официантке начал клеиться – девушек очень любил. Она вспыхнула: «Молодой человек, я сейчас милицию вызову!». Я его забрал и утащил во двор. Добавили. Подходит администратор кафе: «Сейчас менты приедут – лучше уходите». Смотрим, «воронок», лёгок на помине. Говорю: «Славик, сматываемся». А он хорохорится, своим тоненьким голоском стыдит: «Малый, ты что — трус?». 

— Что было дальше? 
— Подходят. Тут Славка как стартанул! А я встаю – и шагу не могу сделать. Голова соображает, а ноги не бегут – винцо дало о себе знать. Увидев, что такое дело, Медвидь вернулся, сдался. Нас в машину загрузили и повезли наверх. Выводят – Бубукин, тренер, сидит, смотрит на нас с балкончика. Утром собрали – и отправили в Сочи на «губу». В одиночные камеры посадили. Дали по пять суток, выпустили через четыре. 

— Как «мотали срок»? 
— Я-то нормально, а Славе тяжело пришлось. Кричал из-за стены: «Тарельки грязные, жирные – дайте сам помою! Пустите к Малому, выпустите в туалет». Там кроме нас никого и не было – вдвоём сидели. 

— Кто вызволил? 
— Марьян Иванович Плахетко (в 1980-х годах – начальник команды ЦСКА. – Прим. «Чемпионата») нас забирал. Сели в машину, Славик взмолился: «Остановите по дороге, купите колбаски. Кушать хочу». Сжалился, купил. Ребята по-доброму встретили: «Узникам привет!». 

— Как с Брошиным сдружились? 
— Я на базе жил и он. Так и сошлись. 

— Валерий всем клички придумывал? 
— Не всем – у кого-то, как у меня, своя с детства была. Но Масалитина Брошин Хомяком прозвал. Олег Сергеев был у нас Телегой – так тяжело разгонялся, будто воз за собой тащил. 

— Потеря Брошина шокировала? 
— Понятное дело. Запустили болезнь. Кто-то говорит, неудачно упал, прикусил язык. Валера приезжал ко мне на дачу, жаловался: «Горло болит и не проходит». Моя жена уговорила его поехать в больницу. Обследовался, а там уже четвёртая стадия. За месяц сгорел…

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«А каска туда-сюда болтается – то в нос, то в затылок бьёт»

— Как у ЦСКА такая химия получилась, что команда из первой лиги до чемпионства поднялась? 
— Большая заслуга Морозову принадлежит. По сути, он и создал эту команду: собрал ребят практически одного возраста, 1965-66 годов рождения, дал физику, тактику, расставил по позициям, кто где должен играть. 

— Вас армейские порядки тяготили? 
— Раздражало, когда генералы с полковниками начинали рассказывать, как играть, пугали армией. Правда, Юрий Андреевич пресекал эти разговоры на корню: «Всё сказали? Уходите, у нас занятие». Не давал воякам разгуляться сильно. 

— А Садырин? 
— При нём уже такого не было – к нам особо не лезли. 

— Тем не менее послужить вы успели. 
— Поносило немного. За побег из киевского «Динамо» сослали в спортроту. 

— Почему убежали? 
— Не понравилось. Сразу понял, что шансов заиграть при Блохине, Буряке нет. Отыграл за дубль, гол забил, сел в поезд и вернулся во Львов. Там тоже была армейская команда – СКА. Меня как сына полка прятали, предупреждали, когда военные по мою душу явятся. Был случай: на стадион люди из Москвы приехали. Так я даже матч не доиграл, заменился, сел в автобус и уехал, чтобы не загребли. 

— Не хотели в ЦСКА? 
— Конечно, не хотел. 16-17 лет, только играть начал, всех ребят по интернату знал. 

— Как поймали в итоге? 
— К Славику Ленделу на базу пришли люди в форме, а он прапорщиком был. Видимо, припугнули: выкладывай, где Татарчук? А я как раз у него на квартире находился. Он и сознался. В четыре утра звонок в дверь. Открываю – Шапошников, начальник ЦСКА, подполковник. «Собирайся». В шесть утра уже вылетели в Москву. На базе денёк посидел – и отправился в спортроту. 

— Как так? 
— А вот так. Рассерженный Лобановский позвонил своему товарищу Морозову: «Этого человека надо наказать». Ну и наказали.

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

— Чем в спортроте занимались? 
— Дискотеки вёл. 

— ??? 
– На жаргоне так мытьё посуды называли. Тарелки же крутишь… Строевая подготовка. Лёд ломом колол, картошку чистил. Месяц в таком режиме отслужил. 

— Лобановский не мог по дружбе попросить Морозова вернуть «дезертира»? 
— Так Юрий Андреевич, видно, тоже имел виды на меня (улыбается). 

— Как в Таманскую дивизию загремели? 
— Из спортроты забрали на игры вооружённых сил, честь московского военного округа отстаивать. Финал – во Львове. После турнира отпросился у тренера, Дмитрия Александровича Кузнецова, на день-два остаться в городе. А вернулся только через неделю. И вместо ЦСКА отправился в Таманскую дивизию. 

— Надолго? 
— К счастью, нет. Недельку побыл, но все прелести службы познал. Кросс в шесть утра в сапогах на шесть километров – это нормально. 

— По сравнению с чем? 
— С 25 километрами! Помню, бегу, а в голове одна мысль: «Сейчас бы «фанты» холодненькой…» И каска туда-сюда болтается – то в нос, то в затылок бьёт. «Атака слева», «атака справа» — прыгаешь в канаву, автомат наизготовку. 

— Упрекали себя: «А мог бы, дурак, в футбол играть»? 
— Естественно. Неопределённость давила – то ли заберут обратно, то ли всё, на два года попал. Дней через пять, слава богу, за мной приехали.

ЦСКА первой половины сезона-1991

Фото: из личного архива Василия Иванова

«Ещё минут пять – и всё, кирдык тебе был бы»

— Не в том ли году вы на волосок от гибели побывали? 
— Тоже 1984-й. Возвращался в Москву из Львова после выходных. Поехал со СКА одним поездом. В дороге прихватил живот: болит и болит. Что доктор ни даёт – ничего не помогает. Поселились они на «Песчанке», там военная гостиница была, двухэтажка. Я опять к врачу: «Не проходит». Дал антибиотики – меня вырвало. Советует в туалет сходить – хочу, но не могу. Вызвали скорую. Врач по спине – по спине! – постучал: «Ничего страшного». А командный доктор им: «Вы что, охренели?! У него же явный аппендицит». В больнице хирург, только потрогал живот, скомандовал: «Срочно на операционный стол». Перитонит пошёл, разорвало всё. Потом признался: «Ещё минут пять – и всё, кирдык тебе был бы». 

— У незабываемого ЦСКА начала 1990-х могло всё сложиться по-другому? 
— Могло, конечно. 

— Если бы не… 
— … руководство. У Павла Фёдоровича начали проскальзывать намёки: мол, это не вы всё сделали, а я. Ребята и разбежались: кто в Испанию, я – в Прагу… 

— Как вы туда попали? 
— До меня Масалитин ездил в Чехию на просмотр. Как-то звонит: «В Прагу поедешь?». Я вздыхаю: «Это мне одеваться надо, бриться». Думал, в ресторан «Прага» зовёт. Валера кричит: «В Чехию, в город Прагу, в команду «Славия». Говорю: поехали, посмотрим, чего да как. Два дна потренировался и остался. 

— Вас там тренировал молодой Петржела. Чем запомнился? 
— Четырьмя тренировками в день. Больше всего добивала аэробика в 9 часов вечера, после ужина. Организм уже отдыхает, а он бегать-прыгать заставляет. Поначалу Петржела нормально ко мне относился – я играл, забивал. А после сбора в Коста-Рике спад пошёл – вообше ничего не получалось. Чемпионат начался: одну игру хреново сыграл, вторую. Он меня на лавку посадил, чуть до разрыва контракта не дошло. А потом пришёл другой тренер, и всё встало на свои места. 

— В той «Славии» хватало восходящих звёздочек – Шмицер, Бергер. 
— Когда я уходил из команды, ребята благодарили: «Вова, спасибо, мы у тебя научились играть в футбол». Молодые, талантливые, напористые пацаны – было видно, что далеко пойдут. 

— В те годы многие наши оседали за границей. Вы почему не остались? 
— Там такая ситуация произошла, до сих пор мне непонятная. Вроде как «Славия» не выплатила ЦСКА все деньги за меня. Чехи присылают чек: всё переведено. Что-то у них между собой случилось, и мне пришлось уехать. А вещи до Москвы не доехали. 

— Это как? 
— Я уже был здесь, вопросами переезда жена занималась. Заказали машину, загрузили. Где-то в Беларуси она и застряла, с концами. На одной таможне сказали – прошла, на другой – тоже. Видимо, бандюки по пути тормознули. Тёмная история. 

— Почему второй заход в ЦСКА получился мимолётным? 
— Когда возвращался, тренером Копейкин был. А потом пришёл Тарханов, и я стал не нужен. 

— Как так? 
— У него лучше узнать. Когда я вернулся в Россию, Тарханов в «спартаке» был. Звонил, приглашал. 

— Отказали? 
— Да. Говорю: «Я в ЦСКА вернулся». Не лежала у меня душа к «спартаку».

Фото: из личного архива Владимира Татарчука

«Борман сам карпа слопал»

После полутора часов беседы Владимир прилёг на диванчик в кафе: «Извините, нужно принять горизонтальное положение. Не могу долго сидеть после операций…» Понимаем: пора закругляться. 

— На стыке веков вы пару лет поработали с Валерием Овчинниковым. У каждого, кто в жизни плотно с ним соприкасался, есть своя байка о Бормане. У вас тоже должна быть. 
— На сборах в Армении объявляет: «Послезавтра кросс – 20 километров». Все – раз – сразу начинают придумывать себе отмазки наперёд. Один думает: сошлюсь на температуру, второй – «потяну» завтра ногу на тренировке. Утром просыпаемся, зарядка, завтрак. Приходим на тренировку. Борман: «Ну что, ребята, готовы? Побежали». Перехитрил всех, не успели откосить. 

— Выдержали? 
— Там был надувной зал, пылища. Круг – всего 200 метров. Я бежал 2 часа 40 минут. Уже все переодеться, помыться и пообедать успели, а я только финишировал. Борман подходит: «Вов, а ты где в Москве живёшь?» «В Строгино». «До ЦСКА далеко?». «Километров 15», — отвечаю. «Ну вот, — ухмыляется, — теперь можешь спокойно туда-обратно бегать».

— Подкаты с разбега в мяч на тренировках застали? Про них ваш партнер по ЦСКА и по Нижнему Кузнецов рассказывал. 
— Было круче упражнение. Один ложится на землю, а второй со всей силы лупит ему мячом в живот. И этот, первый, должен терпеть. 

— Сильно. 
— Или вот ещё. Партнёр отдаёт тебе передачу и сразу же двумя ногами прыгает в тебя в подкате. А поле было жёсткое-жёсткое, земля засохшая. Пришлось отрабатывать. А Борман сидит себе на лавочке, отдыхает – кофеечек, сигаретка… 

— У него помощник был специфический. 
— Козин. Фамилия соответствует – всё козни строил. От Овчинникова ни на шаг, всё докладывал. Мы к нему соответственно относились – просто ненавидели. 

— Ещё что-то было? 
— В карьере на базе я как-то поймал карпа килограмм на шесть. Отдал поварихам – приготовьте ребятам. Тренер тут как тут: «Так, команде эту рыбу ни в коем случае нельзя. Она же больная». 

— Выкинули? 
— Ага, как же. Борман сам и слопал – одни кости оставил.

Источник: Чемпионат.com