Вратарь московского ЦСКА Игорь Акинфеев, завершивший в этом году свою карьеру в сборной России по футболу, дал большое интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской.

Фактор везения

Я была уверена в том, что он захочет отменить разговор. Накануне нашей запланированной беседы ЦСКА встречался в Лиге чемпионов с чешской "Викторией", и именно этот матч в случае "сухого" для армейцев исхода мог стать для Акинфеева юбилейным, трехсотым, сыгранным "на ноль". Однако стал проигранным. Рекорду предстояло состояться спустя четыре дня, в выездном матче с "ростовом". Мы, разумеется, об этом не знали, но расстроенным в день нашей встречи Игорь не выглядел. Приехал на интервью минута в минуту, улыбнулся официантам ("Не пускайте к нам сюда посторонних в ближайшие час-полтора, хорошо?"), взял меню ("Здесь с ума сойти какие вкусные чебуреки!"), заказал кофе.

— А как же чебуреки, Игорь?

— Я очень мало ем сейчас. Если прибавляется вес, сразу начинают болеть оперированные колени. Приходится чем-то жертвовать.

— Знакомо. К тому же в такую погоду, как сейчас, у спортсменов начинают обостряться все старые травмы.

— Это тоже так. Большой плюс, что с чехами мы в "Лужниках" играли. Шел снег, но не было ни малейшего ветра, полный штиль. Реально было комфортно находиться на поле. Хотя порой играть в декабре в Москве — это ад: дикий холод, все продувается насквозь.

— Расстроились, что в игре с чехами не получилось рекорда?

— Нет. После чемпионата мира я гораздо спокойнее стал к таким вещам относиться. Понятно, что хочется всего и сразу, но так ведь не бывает?

— После того как на чемпионате мира вам не удалось пройти хорватов, вы сказали: "Когда все закончилось, у меня появилось чувство пустоты". Раньше вам доводилось переживать подобное? Чтобы был безусловный успех, если говорить о результате в целом, и абсолютная опустошенность при этом?

— Наверное, да, но конкретных случаев не вспомню. Когда выигрываешь отдельно взятый матч, это немножко другая история. Здесь была именно пустота. Да, вроде все хорошо, 1/4, чего от сборной никто не ожидал. Но при этом ты понимаешь, что эта 1/4 могла превратиться в полуфинал. Многие ребята плакали, а у меня даже не было каких-то эмоций, чтобы выразить, что чувствую. Как будто раз — все оборвалось, и ты не понимаешь, что делать дальше. Понимаешь только то, что следующей игры у тебя не будет. И шанса, который вроде бы только что был, тоже не будет. И эмоции по большому счету ты все на поле отдал — новых взять неоткуда. И палочки волшебной нет, чтобы что-то изменить.

— Если рассматривать вашу карьеру с самого ее начала, насколько велик в ней был фактор везения?

— Думаю, этот фактор велик у любого спортсмена, который чего-то добился. Если судить по моей карьере, мне много в чем везло. Например, перейти из юношеского футбола в молодежную команду. Попасть в основной состав ЦСКА, когда основной вратарь клуба получил травму. Реально ведь было везением получить такой шанс в 16 лет. Я, наверное, всю свою жизнь буду помнить те пять-семь минут нашего первого разговора с Газзаевым в Архангельском. Он сказал: "У тебя есть шанс, так что все в твоих руках. Тебе 16 лет? Я не смотрю на возраст, единственное, что для меня важно, это как ты в свои 16 лет будешь играть".

— Помню, как вы рассказывали, что испытали в ходе того разговора столь сильный стресс от напряжения и боязни происходящего, что, едва добравшись до своей комнаты, упали на кровать и проспали до вечера. Признайтесь, на первую тренировку шли с диким желанием понравиться тренеру?

— Скорее понимал, что мне надо просто выжать из себя максимум. О том, чтобы понравиться Газзаеву, не думал вообще, тем более что главный тренер обычно занимается ребятами, которые играют в поле. А у меня был Вячеслав Викторович Чанов, который проводил вратарскую разминку. Просто, когда пошла основная работа, у меня вдруг стало получаться абсолютно все. Даже когда понимал, что в прыжке не достаю мяч, он каким-то чудом попадал в пятку, в нос, в голову. Даже старшие ребята, кто тогда играл — Ролан Гусев, Игорь Яновский, Андрей Соломатин, — внимание обратили: мол, а пацанчика-то реально можно уже ставить в ворота.

— Вашим крестным отцом в футболе всегда было принято считать Газзаева, но ведь были и другие тренеры?

— Конечно. Поэтому я никогда своих детских тренеров не забываю. Дезидерий Федорович Ковач взял меня в футбол, хотя мог бы, наверное, этого не делать: я был 1986 года рождения, а он тренировал 1984 год. Он дал мне шанс тренироваться с пацанами, которые были на два года старше, да и вообще был самым первым, кто в меня поверил. Первую тренировку я отбегал вместе со всеми, а на второй уже стоял в воротах. Просто года через три-четыре Дезидерию Федоровичу предстояла какая-то операция, вместо него назначили другого тренера, и я сел в глубокий запас только по той причине, что в ворота встал парень, который был выше меня и в два раза мощнее.

Был Павел Григорьевич Коваль, который, по сути, не дал мне уйти из футбола в тот период. Ходил к родителям, к бабушке, со мной разговаривал, объяснял, что на лавке я сижу не потому, что плохо играю, просто ситуация так сложилась. Надо просто перетерпеть, пережить. У меня каждый раз слезы наворачивались, как только видел, что он ко мне подходит. Коваль убедил меня уйти в команду, где играли ребята 1985 года рождения, чтобы я реально мог играть, а не только тренироваться. Ну а там уже пошло-поехало. Мы с той командой выигрывали чемпионаты, кубки разные. У меня коробка из-под обуви где-то лежит — такая у всех тогда имелась — куда мы медали складывали, так там куча всяких наград.

Валерий Георгиевич дал мне шанс играть в большой, профессиональный футбол. Это очень непросто на самом деле — из юношеского футбола переходить в профессиональный. Там и удары другие, и скорость мышления, и все остальное. Первое время мне было очень тяжело. Когда здоровые лбы бьют по воротам, и ты ставишь свои 15-16-летние ладони, то и кисти выворачиваются, и локти. Все болит, конечно, потом. А вот в том, что касается вратарского искусства, это прежде всего Вячеслав Викторович Чанов. Не смогу, наверное, передать словами, что он для меня в этом плане сделал. Чанов — это человек, который любого вратаря до профессионала поднимет. Даже если тот вообще не умеет ловить мяч.

— Помню, я читала интервью Чанова, и мне показалось, что он был сильно обижен, когда почти четыре года назад его убрали из основной команды ЦСКА из-за возраста. Вы не пытались тогда повлиять на ситуацию?

— Наверное, ключевое слово здесь "показалось". Мы общались на эту тему с Вячеславом Викторовичем. С одной стороны, он был в команде и при Зико, и при Леониде Слуцком, и при Хуанде Рамосе — все были довольны его работой, так что никакой проблемы, которая была бы с этим связана, не было. Просто в дубле на тот момент Чанов был реально нужнее. Потом, насколько знаю, Вячеславу Викторовичу была поставлена задача вырастить плеяду вратарей, которые будут выходить из школы ЦСКА. Лично у меня с Чановым ни тогда, ни сейчас не было никаких разногласий и уж тем более никаких скандалов. 
Что касается вашего вопроса о возможности влиять на ту или иную ситуацию, я ведь по большому счету такой же солдат, как и все остальные. Если руководство клуба принимает какое-то решение, игрок не должен лезть в какие-то вещи, даже если у него имеется какой-то статус. Я так приучен. Самое главное — вести себя честно.

— Ваша совместная с Чановым и Габуловым школа вратарей — это некий бизнес-проект, применительно к которому у вас есть собственные идеи преподавания, или это просто способ зарабатывать деньги?

— Это прежде всего школа для тех, кто хочет целенаправленно заниматься вратарским искусством, причем заниматься серьезно. Такая школа хороша тем, что дает футболисту возможность довольно быстро понять, стоит ли вообще выбирать эту профессию. Я в свое время понял это достаточно рано, ну так у меня и учителя были хорошие — Юрий Пшеничников, Ринат Дасаев, Владимир Астаповский, Вячеслав Чанов, Игорь Кутепов. Они вовремя объясняли не только какие-то технические вещи, но и то, что во имя результата надо работать, работать и работать. Знаю, сейчас открывается очень много школ, которые работают по принципу: "Приходите, и ваш ребенок станет как Буффон. Четыре тысячи рублей". А у тренера в резюме — вторая лига, третья лига. Это я без какого бы то ни было превосходства сейчас говорю. Просто понимаю, что никаким Буффоном в такой школе ребенок точно не станет.

Счет на табло

— Илья Брызгалов сказал однажды, что вратарь — это по определению не совсем нормальный человек, потому что психика любого "нормального" заключается в том, чтобы уворачиваться от летящего в лицо предмета, а не прыгать на него.

— Ну, в хоккее, наверное, это действительно так. Я, когда смотрю хоккейные матчи, каждый раз думаю: как вообще люди в хоккейных воротах стоят? Там такой удар сумасшедший, эта шайба маленькая с дикой скоростью летит. Моргнуть не успеешь, а она уже в ловушке. И вроде как все просто. В футболе немножко другая ситуация.

— В истории вашего вида спорта тем не менее достаточно много случаев, когда вратари получали очень тяжелые повреждения, в том числе несовместимые с жизнью. Одно дело, когда ты совсем пацан и не включаешь голову, и совсем другое, когда ты взрослый человек, у тебя семья, ты четко понимаешь, чем чревата та или иная ситуация. Неужели не становишься с возрастом осторожнее?

— А там не задумываешься над тем, о чем вы сказали. Ни в 17 лет, ни в 20, ни в 40. Не думаешь ни о родных, ни о близких. Понимаешь главное: мяч не должен оказаться в воротах, вот и все. И работаешь. Понятно, что есть определенные законы. Если идешь в ноги, руками должен голову как-то беречь. Ну, под себя ее убирать. Если у тебя это не получается — да, бывают повреждения, иногда тяжелые. Но, опять же, футбол — это достаточно непредсказуемая штука. Например, когда мы играли с "Ромой", Марио Фернандес подкатился и получил коленом по голове. Лежа.

— Трудно учиться тому, чтобы в случае поражений команды автоматически не брать на себя всю вину за проигрыш?

— Раньше было очень трудно. До сих пор случаются моменты, когда задним числом понимаешь, что где-то мог подвыручить, не допустить ошибки, мучаешься из-за этого. Но при этом весь мой жизненный и футбольный опыт говорит о том, что, как бы ты ни сыграл, даже если отбил пять пенальти и пропустил гол, в котором не виноват, — всегда найдутся люди, которые будут тебя обвинять во всех смертных грехах. Кто-то это делает специально, кто-то по глупости, поскольку непрофессионал и каких-то вещей просто не понимает. По телевизору ведь легко смотреть.

Человек на лыжах бежит, споткнулся, упал и упустил победу. Ну не клоун? На самом деле мало кто знает, в том числе и я сам, какую работу делает спортсмен, чтобы выйти на старт и пробежать 30 или 50 километров, сколько лет он готовится к этому. Один неверный шаг, ты споткнулся или съехал с лыжни —все, трагедия, конец жизни. А обвинять очень легко всегда.

— Не раз бывали ситуации, когда вы получали дисквалификацию за некие свои действия неспортивного порядка. Скажем, как в известном эпизоде с Огненом Короманом, ударив которого, вы заработали себе дисквалификацию на пять матчей. Это того стоило?

— Если по справедливости — стоило. Со стороны кажется, что это глупо. В теории я прекрасно понимаю, что не должен позволять себе подобных моментов. Но когда человек с двух метров добивает тебе мячом в голову, судья не реагирует и никто не реагирует, это чисто человеческий рефлекс. Не месть, нет. Ты просто ищешь какой-то справедливости. Ну да, бывает, находишь ее в виде красной карточки, но это другой вопрос. Конкретно о том эпизоде я даже сейчас, спустя десять с лишним лет, не жалею. Если ты в чем-то виноват, то должен получить по справедливости. А должен был, не должен… Люди, например, думают, что Акинфеев или кто-то другой, кто стоит в воротах, не должны вообще пропускать голы. Вот не должны — и все. А жизнь такая штука, что не только футбол, но и вообще любая область человеческой деятельности — это весы. И они будут всегда стремиться к равновесию. Сегодня у тебя черная полоса и ты пропустил пять голов — а завтра сыграл пять матчей "на ноль". Нормальная история.

— В каком возрасте вы это поняли?

— Всегда понимал. Просто бывает очень трудно донести эту точку зрения до людей. Что не нужно загонять себя в депрессию, если случилась неудача, не нужно терзаться вопросом: "За что?" Надо просто идти дальше и понимать: жизнь сегодня такова, а завтра вполне может быть другой. Завтра ты выиграешь в лотерею миллион долларов, и что? Тоже будешь спрашивать: "За что?" Скорее просто радостно побежишь снимать эти деньги и начнешь тратить их с удовольствием. Жизнь всегда ставит все на свое место, она всегда справедлива. Как и счет на табло. Не бывает такого, что он несправедлив.

Наверное, это любовь

— Жозе Моуринью, когда работал с "Реалом", однажды признался в том, что в стремлении обыграть "Барселону" много раз заставлял Криштиану Роналду выходить на поле даже в тех случаях, когда понимал, что игроку нужен отдых. Такие ситуации вам знакомы?

— Много раз бывало подобное. Сам понимаешь, что не можешь выдать свой максимум, не идет игра, не слишком получается, но тренер все равно в тебя верит. Вот, стиснув зубы, и идешь в ворота. Я только спустя 15 лет пришел к тому, что иногда стоит настоять на том, что мне нужны выходные, нужна семья, нужны дети.

— Помню, как в начале 90-х делала интервью с Дмитрием Хариным, который, как и вы, защищал ворота ЦСКА и сборной, и он сказал, что вратарь никогда не должен никому отдавать свое место. Ни при каких обстоятельствах. Потому что сегодня ты отдал, а завтра так и остался на лавке.

— Дима правильные слова подобрал, да. Но это актуально, когда ты молодой, когда тебе нужно в каждом матче доказывать свою состоятельность. Дело не в том, что сейчас мне не надо ничего доказывать, а в том, что мне все-таки немножко проще. Я горжусь тем, что провел в сборной не один и не два года. Пятнадцать лет — это, согласитесь, некая история, причем хорошая история. С хорошими матчами, с плохими, но все они — мои. Я много думал об этом. Понимал ведь, что домашний чемпионат мира будет для меня последним.

— Независимо от результата?

— Да. О моем решении знала жена, знали родители, люди из близкого окружения. Кто-то просил еще раз подумать, но если я для себя что-то решил, то уже все, решения не меняю. При этом понимал, что сборная все равно должна выстрелить. Все-таки это домашний чемпионат мира был, за нас болело очень много людей из разных городов. Думал о том, что не бывает такого, что бы все всегда шло плохо. А главное, понимал, что мы — можем. 
И когда все свершилось, пусть и был этот обидный проигрыш Хорватии под занавес, я реально выдохнул. Не скажу, что точка получилась фантастической, но, безусловно, позитивной.

— Игра на протяжении стольких лет за один-единственный клуб накладывает на вас какие-то моральные обязательства? Или футбол — это бизнес, и ничего личного?

— В определенном смысле бизнес, но дело не в этом. А в моей личной чести как игрока. Я не могу сказать ни одного плохого слова в адрес ЦСКА. Даже в те годы, когда у нас было не слишком много денег, не было полей, я не чувствовал себя ненужным или в чем-то обиженным. С детства мечтал быть только в ЦСКА, мечтал играть в основном составе. Не знаю, откуда взялась эта упертость, но она была всегда, есть и сейчас. 
Когда мне говорят, что я слишком засиделся в одном клубе, побоялся изменить жизнь, я даже не считаю нужным кого-то переубеждать. Мне проще согласиться: да, засиделся, побоялся — пусть они будут правы, а я не прав. Потому что объяснять людям по 150 раз, как это все происходит... Наверное, это любовь. Если бы эта любовь была не взаимной, меня бы в ЦСКА не было. В жизни ведь все то же самое: невозможно долго любить человека, который тебя не любит.

— По жизни вы однолюб?

— Да.

— Двукратный олимпийский чемпион Денис Панкратов, который много лет назад брал у вас интервью, признался, что был потрясен вашей заряженностью на результат, на серьезную футбольную карьеру. Насколько ваши детские мечты совпали с тем, чего удалось добиться? Осталось ли что-то нереализованное, вызывающее сожаление?

— Ни секунды ни о чем не сожалею. Это не отговорка, я много раз думал на эту тему. Хотел быть вратарем со второй тренировки — добился этого. Хотел играть в основе ЦСКА — заиграл. Да, каждый футболист мечтает выиграть Лигу чемпионов, попасть в "команду мечты". Но меня, например, всегда внутренне задевает, когда наши ребята на просьбу составить такую команду начинают перечислять: Роналду, Месси… Для меня моя команда мечты — это ЦСКА образца 2005 года. И Кубок УЕФА, который мы выиграли все вместе.

Из того, о чем я мечтал, у меня сбылось все. У меня 20 титулов за команду, играть в которой действительно было заветной мечтой. Никто уже у меня не отнимет эти титулы. Даже слов не надо лишних кому-то говорить, с кем-то спорить, кому-то что-то доказывать. Это просто глупо.

— Вы упомянули Роналду и Месси. Если говорить о футбольном величии, кто из них? Или кто-то третий?

— Да мне по большому счету все равно — я не думаю с позиции каких-то оценок. Просто вижу, что люди играют в футбол, и играют на высочайшем уровне всю жизнь. У каждого человека своя судьба и свое время. В том веке были Диего Марадона и Мишель Платини, ну, может, еще пара футболистов. Сейчас — Роналду и Месси. Нормальная история.

— Есть люди, которые склонны считать Месси неудачником. Гениальный игрок, который ни разу в своей карьере не выиграл чемпионат мира.

— Роналду тоже не выигрывал чемпионат мира. Дело-то не в этом. Я думаю, что Месси в полном порядке. Его карьера, его игра заставляет многих, наверное, раздражаться.

— Это свойство любой яркой карьеры.

— Помню случай, когда Месси в каждом матче забивал, забивал, забивал, а потом не забил пенальти. В Испании, знаю, на него все обрушились, словно в карьере только и было, что этот незабитый пенальти. Но ведь он счастливый человек, если вызывает у болельщиков такие эмоции.

Лучшая поддержка — молчание

— Помню ваш рассказ о том, как после чемпионата мира в Бразилии и пропущенного в матче с корейцами гола вы реально не могли заставить себя выйти из дома. Говорили тогда о том, что люди не понимают, что иногда надо поддержать человека, а не добивать его. Не знаю, в курсе ли вы обо всей той вакханалии, которая развернулась в фигурном катании вокруг отъезда в Канаду Евгении Медведевой…

— В курсе, я наблюдал за этой историей.

— Реально ли в подобной ситуации как-то поддержать спортсмена или он должен пережить все трудности сам?

— Лучшая поддержка — это молчание. Когда я пропустил гол с Кореей, сразу извинился в раздевалке перед всеми, кто там находился, но состояние было такое, что следующие три дня я не мог заставить себя лишний раз выйти из номера. Выходил на тренировку и снова возвращался прямиком в номер. Не мог смотреть на ребят, не мог с ними разговаривать.

— До такой степени чувствовали себя виноватым?

— Конечно. Любой человек может ошибиться, но у меня такой характер, уж не знаю, хорошо это или плохо, что я реально не мог смотреть людям в глаза из-за того, что вот так все произошло. Любой спортсмен ведь прекрасно знает, где он плох, почему он плох. Но набрасываться на него со всех сторон — верный путь к тому, чтобы совсем человека уничтожить.

Почему я обратил внимание на ситуацию с Медведевой — потому, что видел ее выступление во Франции. Мне запомнился комментарий Татьяны Анатольевны Тарасовой, который не был многословным, но был очень теплым. Запомнил и то, как на последних минутах катания французская публика начала Жене аплодировать. Это, наверное, и есть своеобразные "слова" поддержки — когда ты не можешь что-то сказать, да и не знаешь, что сказать, но можешь проявить какую-то эмоцию и таким образом поддержать человека, которому тяжело.

— Информационная ситуация вокруг спорта сейчас такова, что под прицелом, и далеко не всегда позитивным, постоянно находятся не только известные фигуры, но их семьи, дети, жены, бывшие подруги… Как удается оберегать от этого близких?

— Бывали случаи, что и не удавалось. На последнем чемпионате Европы мне, помню, кто-то из ребят сказал: мол, классное интервью твои родственники дали. Я в полном недоумении: какие родственники, какое интервью? Оказывается, моим родным позвонили из газеты, сказали, что со мной все согласовано, что я дал добро на интервью. Я называю подобные вещи простым словом — грязь. Меня, например, нет и не будет в соцсетях по одной простой причине — из-за этой постоянной грязи. К счастью, мне очень повезло с женой. Повезло, что мы одногодки, что какие-то жизненные ситуации переживали вместе, много разговаривали на разные темы, еще когда начали встречаться. Кто-то что-то о нас напишет? Да пусть пишет! У нас полное доверие в семье, и это самое главное.

С другой стороны, если я иду в ресторан, обязательно бронирую кабинку, чтобы меня никто не видел. Не потому, что хочу выпить бокал вина или пива. Просто это дает возможность спокойно пообедать или поужинать. Нормально отдохнуть, поговорить с женой, с друзьями. Хочу быть уверенным, что никто не сфотографирует и не выложит в интернет карточку, как я засовываю в рот кусок рыбы или мяса. Точно так же я понимаю и другое: если идешь в публичное, открытое для посторонних глаз место, нужно ежеминутно быть готовым к чему угодно.

— А вам как капитану команды не приходит в голову, что таким вещам надо учить тех, кто сам этого не понимает? Чтобы не случалось ситуаций, как та, что произошла с Мамаевым и Кокориным.

— Учителями прежде всего должны быть мама и папа, поскольку именно они закладывают в ребенка некий нравственный фундамент. Если же человек вырос, то все просто: либо у него нет мозгов, либо они есть. Если есть, нужно понимать: любая, даже самая безобидная ситуация легко может быть раздута в скандал, как раздули всем известную историю с кальяном. Понятно, что все предусмотреть невозможно. Тебя могут спровоцировать, подставить. У меня однажды одна из газет попросила детские фотографии для репортажа. Я дал с одним условием: чтобы снимки не использовались ни для какой другой цели. Не прошло и месяца, как все эти фотографии вовсю гуляли по интернету. Я же после того случая решил, что никогда в жизни больше не приглашу к себе домой ни одного журналиста.

Двадцать пять друзей и личная жизнь

— Много раз слышала, что по жизни вы одиночка и что по-настоящему дружите лишь с одним человеком — певцом Сергеем Жуковым. Это так?

— Да нет, конечно.

— Хотите сказать, что, находясь столько лет в спорте, можно сохранять в себе способность иметь друзей, по зову которых вы были бы готовы сорваться ночью и поехать куда угодно, если им требуется помощь?

— Когда людям реально нужна помощь, я всегда стараюсь помочь — для этого совершенно необязательно, чтобы человек был моим другом. Иногда это просто те, кто приезжает со своими детьми на тренировку в ЦСКА. Неважно, о какой помощи речь — финансовой, или просто майки и плакаты подписать. С Жуковым, кстати, мы уже не столько друзья, сколько родственники — вместе крестили детей. Один из первых взрослых футбольных друзей — это Сергей Павлович Аксёнов, которого вы прекрасно знаете. Я его даже вторым папой называю.

Когда я мальчишкой только начинал играть, он давал мне немало жизненных советов: подсказывал, как вести себя в той или иной ситуации, учил правильно общаться с людьми. Да и в дальнейшем, когда возникали какие-то проблемы, связанные с профессиональной карьерой, Сергей Павлович мне всегда очень помогал. Я постоянно так или иначе опирался на его опыт.

Есть масса приятелей еще со школьных времен, с которыми я постоянно общаюсь, перезваниваюсь. Есть друзья из команды 1985 года. Просто я не вижу смысла как-то это афишировать, кому-то доказывать, что я не бука, не одиночка, вот мои 25 друзей, посмотрите, вот они — все здесь. Это же просто глупо.

— Футбол оставляет простор для каких-то других занятий, для того, что называется словом "хобби"? Или вся жизнь так или иначе подчинена игре?

— Сейчас, когда нет необходимости играть за сборную, стало немножко легче. Например, можно взять детей и поехать с ними в бассейн поплавать. Или погулять. Хобби у меня сейчас — это дети. Когда я жил один, то обычно катался в выходные дни на рыбалку в Астрахань, куда-то еще. Сейчас даже если время позволяет уехать, я начинаю думать: ну как же я куда-то улечу? Не могу, Даня и Ева соскучатся. Начинаю искать какие-то альтернативные варианты, чтобы можно было выбраться на рыбалку всем вместе. Этим летом мы тоже выбирались, нашли у себя на Новой Риге платный пруд, насадили детям карпов на удочки, и они их из воды тянули, счастливые, довольные. Фартовыми, кстати, оказались — я даже осетра в их компании поймал.

Порой ловлю себя на мысли, что чем больше занимаешься с детьми, тем сильнее хочется быть рядом с ними. Сейчас я, например, с ужасом жду января. Потому что это два месяца сборов. Возвращаешься домой — у тебя другой ребенок. Другие слова появляются, что-то еще. Я однажды уезжал, когда у меня Даня букву "р" не выговаривал. Возвращаюсь через два дня, а он мне с порога: "Папа, р-р-р-р-р!" В такие моменты и думаешь: сколько ж я всего интересного пропускаю?

— В свое время я была очень сильно разочарована, когда Газзаев ушел из футбола в политику. Допускаете для себя подобное развитие карьеры?

— Не думаю, что выбор другого человека может чем-то разочаровать. Каждый, считаю, должен строить свою жизнь сам. Мне кажется, это правильно. Даже если случится какая-то ошибка — это будет твоя ошибка, а не Феди, Васи, Пети или кого-то еще, кто тебе советовал, как поступить в той или иной ситуации. Другой вопрос, что я не могу сейчас конкретно сказать, буду ли тренером, когда закончу играть, или буду заниматься чем-то другим. Мне неоднократно предлагали пойти в школу тренеров, где сейчас учатся и братья Березуцкие, и Комбаровы, но я пока отказался. Понимаю, что на текущем этапе жизни мне это просто не нужно.

— Означает ли это, что вы не связываете свою послефутбольную жизнь с тренерской работой?

— Пока не связываю, да. Опять же, я не загадываю вперед. Учиться я смогу и в 40 лет, и в 50. А сейчас у меня есть четыре года профессионального контракта, я хочу верой и правдой отслужить эти четыре года. Отслужить клубу, отслужить людям, которые в меня верили и верят. Там уже будет видно. Может быть, я еще на три года контракт подпишу.

Снег, дождь, шипы и деньги

— В прыжках в воду спортсмену очень важно видеть поверхность воды — она основной ориентир. Что важно видеть вам в ходе матча?

— Во-первых, штрафную. В непогоду, когда идет снег, разметку наносят красной краской, но бывает, что ее заметает, и штрафную перестаешь чувствовать. Еще я очень не люблю, когда островок, где стоит вратарь, весь в грязи. В 1990-х, понятно, все так играли: грязь, лужи, все остальное, но и сейчас порой встречается — поле идеальное, а вратарская почему-то вся в песке. Хочется играть в хороших условиях, комфортно. Все-таки XXI век на дворе.

— Полевые игроки, несмотря на XXI век, регулярно страдают от проблем с экипировкой. Тот же Джон Терри в финале Лиги чемпионов промазал последний пенальти в серии из-за неправильно подобранных шипов. Так, по крайней мере, писали мои коллеги.

— Немножко неправильно написали. Проблема была в том, что поле постелили за два дня до матча и, кроме того, в Москве целый день шел дождь. Терри попал на стык, и газон просто из-под него уехал. Тут дело не столько в экипировке, сколько в качестве грунта. Если он твердый, то даже в мокрую погоду тебя держат бутсы. А бывает, поля раскисают до такой степени, что ни одни бутсы не помогут, даже те, что с большими шипами. В этом плане вратари от полевых игроков ничем не отличаются: ставишь опорную ногу, она едет — и тебе не хватает каких-то сантиметров, чтобы забить или чтобы помешать мячу залететь в ворота.

— Кому сильнее мешают снег и дождь, бьющему или отбивающему?

— Всем мешает, особенно когда в лицо летит. В этом случае условия для всех равны: неважно, какая погода — будь то снег, дождь, жара, — ты должен выходить и играть. И делать свою работу хорошо.

— Считается, кстати, что вратарю сильной команды тяжелее, чем голкиперу слабой. Потому что второй постоянно в тонусе.

— Вратарь должен быть всегда в тонусе, должен уметь сам себя разогревать, сам себя настраивать психологически, какие-то слова себе говорить. Я, например, песни раньше любил петь.

— Какие?

— Самые разные. И репертуар Жукова пел, и старые советские хиты — я же в Советском Союзе родился все-таки.

— И колыбельные детям поете?

— Нет, мы из этого возраста вышли. Уже книжки читаем вместе.

— Насколько для вас сейчас актуален денежный вопрос?

— Вообще не актуален. Не в том плане, что я считаю себя каким-то суперсостоятельным, а просто всегда относился к этому спокойно: сколько есть — столько есть. На сколько наиграл — на столько наиграл. Я, поверьте, никогда в жизни о деньгах не думал, даже когда заключал и перезаключал контракты в ЦСКА. Мне говорили цифры, я приходил, подписывал — никогда не вел предварительных переговоров на этот счет. Просто четко понимал: если буду играть лучше, цифры неизменно начнут увеличиваться.

— А свою первую зарплату помните?

— Это еще во времена игры по юношам было, когда даже в молодежку не попадал. Мне платили 8700 рублей. Хотя нет, соврал. Моя первая зарплата при Павле Федоровиче Садырине случилась. 
Мы тренировались в манеже ЦСКА, а Павел Федорович со второго этажа, где располагался офис клуба, смотрел тренировку. И как раз были удары по воротам. Сразу после тренировки меня вызвали с мамой наверх и сказали, что на следующей неделе нужно подойти в бухгалтерию и что-то там оформить. Мама даже не поняла сразу, переспросила: что именно оформить? Ей и объяснили, что Садырин распорядился сыну зарплату начислять. А поскольку расписываться в ведомости я не имел права по возрасту, требовалось обязательное присутствие кого-то из родителей. Начислили мне тогда 400 рублей, на тот момент — совершенно неожиданное счастье. Денег-то постоянно не хватало, копейки считали — и за метро платить, и за троллейбус, и за все остальное. Так что Павел Федорович тоже внес лепту в мое становление. Царствие небесное ему.

ММА и медовый месяц

— Вы как-то сказали, что ваша любимая команда — "Валенсия".

— Была.

— Приоритеты сменились?

— Нет, команда, кстати, сейчас неплохо играет. Просто я стал реже смотреть иностранный футбол.

— Почему? Стало не слишком интересно?

— Может быть, неправильные слова скажу, но жалко времени. Хочется побольше с детьми побыть или просто отдохнуть, фильм посмотреть с женой. Футбола, если честно, в моей в жизни было достаточно, и дай бог, еще будет. Но иногда хочется от него абстрагироваться.

— Как в известном анекдоте? Пришел на пляж, а там станки, станки, станки…

— Примерно.

— А популярные нынче бои ММА способны привлечь ваше внимание?

— Мой отец раньше всегда бокс любил смотреть. Я, если честно, равнодушен. Разве что кто-то из своих спортсменов дерется. Тот же Хабиб Нурмагомедов заходил как-то к нам в раздевалку, когда мы в Махачкале играли с "Анжи". Мы с ним фотографировались, поздравили с очередной победой. Всегда ведь хочется, чтобы наши спортсмены выигрывали.

— В связи с этим вот какой вопрос: в контактных видах спорта существует понятие "неудобный соперник". В российском чемпионате у вас такие есть?

— Раньше был Саша Кержаков. Почти в каждом матче нам забивал, когда мы с "зенитом" играли. По ходу игры ты не зацикливаешься, конечно, Кержаков забил — не Кержаков, но по ощущениям он всегда воспринимался как самый опасный.

— Если бы пришлось писать сценарий фильма о собственной жизни, вы бы стали трактовать какие-то жизненные эпизоды иначе?

— Я в этом плане человек достаточно прямолинейный и какой-то "правильный", что ли. Поэтому, наверное, ничего менять не стал бы — по привычке оставил бы все как есть. Но жена, думаю, поменяла бы. Тем более что она сейчас учится как раз на режиссуру, пишет сценарии.

— Сами хотели бы увидеть такой фильм?

— Никогда не задумывался об этом.

— В одном из своих интервью вы сказали, что никогда в жизни не были на школьной дискотеке.

— Ни на одной. Не потому, что не хотел, а просто не попадал. У меня были или тренировки, или игры, или сборы какие-то. Но по этому поводу я точно не страдал.

— А вальс на собственной свадьбе танцевали?

— Так никакой свадьбы не было. Мы просто расписались с женой — и все, решили не делать торжеств. Как сказала Катя, все эти белые платья в ее сознании навсегда в прошлом веке остались. Я ее полностью поддержал.

— И уехали в свадебное путешествие?

— Какой там! Я прямо из ЗАГСа на тренировку отправился. Для того чтобы устроить себе медовый месяц, нам с женой не нужны были никакие свадебные путешествия.

— Вы сказали, что после чемпионата мира стали несколько иначе относиться ко всему, в том числе к поражениям. Означает ли это, что нынешняя работа в ЦСКА — это просто работа за деньги?

— Нет. Если бы во главу угла я ставил деньги, давно бы мог найти команду, а возможно, и не одну, где платили бы больше. Я люблю футбол, и с годами не потерял этого кайфа. Наверное, это тоже можно назвать словом "хобби", когда любая игра — это кайф. Сколько бы ни было отведено — надо кайфовать. И я это буду делать. Идти к этому почти 15 лет и забросить все в 32, посчитав, что всего добился, было бы как минимум глупо.